Валентин Красногоров

Быть или не быть

Фантастические диалоги в одном действии (1978 г.)

ВНИМАНИЕ! Все авторские права на пьесу защищены законами России, международным законодательством, и принадлежат автору. Запрещается ее издание и переиздание, размножение, публичное исполнение, перевод на иностранные языки, внесение изменений в текст пьесы при постановке без письменного разрешения автора.

Полные тексты всех пьес, рецензии, список постановок

Контакты:

Тел. +7-951-689-3-689

(972)-53-527-4146, (972) 53-52-741-42

e-mail: valentin.krasnogorov@gmail.com

Cайт: http://krasnogorov.com/

АННОТАЦИЯ

Одноактная ироническая комедия о советской театральной цензуре, написанная в 1978 г. Шекспир приходит в театр предложить своего «Гамлета». 5 мужских ролей, две женских.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Шекспир

Заведующий литературной частью

Режиссер

Первая инстанция

Вторая инстанция

Третья инстанция

Гардеробщик

Пьеса может быть сыграна двумя актерами

1. У завлита

Театр. Завлит работает в своем кабинете. Стол завален рукописями. Входит Шекспир.

ШЕКСПИР. (Робко.) Здравствуйте. Моя фамилия Шекспир.

ЗАВЛИТ. Я занята.

ШЕКСПИР. Я только спросить...

ЗАВЛИТ. Только коротко.

ШЕКСПИР. Я оставлял вам пьесу...

ЗАВЛИТ. Вполне возможно. Как она у вас называлась?

ШЕКСПИР. «Гамлет».

ЗАВЛИТ. «Гамлет», «Гамлет»... Кажется, я ее прочитала. А может, и нет. (Роется в папках.) Вы давно ее приносили?

ШЕКСПИР. Месяца четыре назад.

ЗАВЛИТ. Надо было позвонить, напомнить.

ШЕКСПИР. Я звонил. Три раза.

ЗАВЛИТ. Ну и что?

ШЕКСПИР. Каждый раз вы отвечали, что прочтете через две недели.

ЗАВЛИТ. Я была очень занята. Сначала премьера, потом юбилей театра, потом подготовка к фестивалю...

ШЕКСПИР. Я понимаю. И все же мне кажется, что за четыре месяца...

ЗАВЛИТ. Каждый день мне приносят три пьесы и еще пять присылают по почте. Напомните, о чем ваша вещь.

ШЕКСПИР. Как вам сказать... О человеке, о его сомнениях, о смысле жизни...

ЗАВЛИТ. У меня на столе триста пьес, и все они о смысле жизни. Нельзя ли поконкретнее? Про кого пьеса?

ШЕКСПИР. (Пожимая плечами.) Про короля, королеву, про ее сына – принца. Право, мне трудно объяснить...

ЗАВЛИТ. У вас что – сказка?

ШЕКСПИР. Нет, не сказка.

ЗАВЛИТ. Историческая драма? Имейте в виду, история сейчас не в моде. Что-то я не вижу вашу рукопись. Вы уверены, что вы мне ее приносили?

ШЕКСПИР. А вот, по-моему, она. (Достает из мусорной урны свою рукопись.)

ЗАВЛИТ. А ну-ка... (Перелистывает пьесу.) А вы знаете, я ее читала. Очень хорошо, что вы пришли. Садитесь. Что мне вам сказать? Ваша вещь мне понравилась.

Шекспир краснеет от смущения.

После надлежащей работы из нее может получиться неплохая пьеса. Вы не лишены способностей, но совершенно не умеете управляться с обилием материала. К тому же, в пьесе много вторичного, явно ощущаются посторонние влияния.

ШЕКСПИР. Мне кажется, она не так уж и плоха.

ЗАВЛИТ. Это вам только кажется. Мне, человеку, знающему толк в театре, ваша неопытность бросается в глаза. Чувствуется, что вы не знаете элементарных законов драматургии. К чему вам, например, два десятка действующих лиц, которых невозможно запомнить? Или любовная интрига Гамлета и этой... как ее... Офелии? Согласитесь, что она совершенно лишняя. Выбросьте ее, и идея пьесы совершенно не пострадает. А зачем вам вставные куски про Гекубу и Трою? Ведь трагедия и так невероятно затянута.

ШЕКСПИР. Я принес вам, так сказать, литературный вариант пьесы. Сценический, конечно, может быть значительно короче.

ЗАВЛИТ. Это вечная ошибка всех авторов: приносят сырой материал вместо готовой пьесы. Кстати, о литературной стороне вашей драмы. Скажу откровенно, что текст очень и очень хромает. Вместо живого и динамичного диалога длиннейшие тирады на полстраницы. Кто же сейчас так пишет?

ШЕКСПИР. Я не знаю, кто как сейчас пишет.

ЗАВЛИТ. А зря. Надо следить за последними новациями.

ШЕКСПИР. Хорошо, я ознакомлюсь.

ЗАВЛИТ. Если вы учтете мои замечания и сумеете кардинально переработать пьесу, я, быть может, покажу ее главному режиссеру. Он, правда, обычно ничего не читает, но вдруг вам повезет?

ШЕКСПИР. Большое спасибо. Всего хорошего.

2. Полгода спустя. У режиссера

РЕЖИССЕР. Скажу прямо: ваша пьеса не конфетка. Но поскольку ничего другого подходящего у нас пока нет... Когда рыбы нет, то и рак – рыба. Разучились драматурги писать, разучились.

ШЕКСПИР. Ваш завлит говорит, что вы завалены пьесами. Восемь штук в день.

РЕЖИССЕР. Все макулатура. Ваша, положим, тоже не ай-яй-яй, но в ней хоть что-то есть. Так что считайте, что театр эту вещь принял. Поздравляю.

ШЕКСПИР. Я очень рад... Даже не верится, что такой известный театр, как ваш, поставит мою пьесу.

РЕЖИССЕР. Ну, насчет поставить говорить еще рано... Прежде всего, вы должны переписать ее от начала до конца. Пока это не пьеса, а какая-то тягомотина. Действия нет совершенно: герой ходит, вздыхает и разговаривает сам с собой. Семнадцать монологов! Я специально считал. Голубчик мой, ну кто так пишет? И любовной интриги, можно сказать, нет, а ведь недаром кто-то сказал, что пьеса без любви все равно что колбаса без горчицы. Почему бы вам не сделать хотя бы так: Офелия сначала любит Гамлета, но потом изменяет ему с Лаэртом. Узнав об этом, Гамлет...

ШЕКСПИР. Но ведь Лаэрт ее брат!

РЕЖИССЕР. Ах да... В общем, я ничего не навязываю, автор вы, а не я, но в таком виде, сами понимаете...

ШЕКСПИР. Я понимаю...

РЕЖИССЕР. И название неудачное. Не кассовое. «Гамлет». Никому ни о чем не говорит. Вы бы сами пошли в театр на спектакль с таким названием? Давайте назовем ее «Любовь и смерть принца». Или «Измена королевы». Впрочем, ладно, я подумаю над этим сам.

ШЕКСПИР. Вы хотите сами взяться за постановку?

РЕЖИССЕР. Нет, я ставлю только классику. Дам ее кому-нибудь из молодых. Но, разумеется, не в таком виде. Так что продолжайте работать.

ШЕКСПИР. Если я переделаю пьесу, она будет поставлена?

РЕЖИССЕР. О поставить говорить еще рано. Сначала надо будет ее пробить.

ШЕКСПИР. Что значит «пробить»?

РЕЖИССЕР. Послушайте, можно, конечно, ничего не понимать в театральном искусстве, но не до такой же степени. Одним словом, работайте. Ваша драма должна набрать силу, сочность, колорит. Смелее вводите действующих лиц, больше размаха, масштабности. Тогда, быть может, даже из этой пьесы мы сумеем сделать сносный спектакль. До скорой встречи.

3. Год спустя. Кабинет I инстанции.

I ИНСТАНЦИЯ. Режиссер передал мне вашу пьесу.

ШЕКСПИР. Надеюсь, вы разрешите постановку?

I ИНСТАНЦИЯ. Право разрешать принадлежит более высоким инстанциям. Я же могу только запрещать.

ШЕКСПИР. Надеюсь, что для этого нет причин.

I ИНСТАНЦИЯ. Вы так думаете?

ШЕКСПИР. Содержание пьесы совершенно безобидно и вполне нравственно. Я хотел показать...

I ИНСТАНЦИЯ. Не будем говорить о содержании. Обратим лучше внимание на некоторые частности. Ваша вещь полна двусмысленных намеков, которые будут звучать на сцене совершенно несвоевременно и неуместно. Прежде всего, где происходит действие?

ШЕКСПИР. Там же ясно написано – в Дании.

I ИНСТАНЦИЯ. Допустим. Тогда скажите: на кой черт нашему зрителю смотреть пьесы о Дании? Разве у нас нет своих тем и проблем?

ШЕКСПИР. Дело в том, что, хотя события происходят в Дании, они имеют определенное общечеловеческое значение.

I ИНСТАНЦИЯ. Прекрасно. Тогда как позволите понимать фразу «Дания - тюрьма?» В чем тут общность проблем?

ШЕКСПИР. При том правлении, что было в те времена в Дании, она могла показаться тюрьмой.

I ИНСТАНЦИЯ. Допустим. А что тогда означает следующая реплика: «Тогда весь мир – тюрьма. И пребольшая»?

ШЕКСПИР. Я это исправлю.

I ИНСТАНЦИЯ. Читаю наугад дальше.

«Кто снес бы плети и глумленье века,

Гнет сильного, насмешку гордеца,

Боль презренной любви, судей медливость,

Заносчивость властей и оскорбленья»...

ШЕКСПИР. «Заносчивость властей и оскорбленья» я выброшу. «Глумленье века» тоже.

I ИНСТАНЦИЯ. На вашем месте я бы выбросил весь этот монолог. Положительный герой не должен размышлять, быть или не быть. Он должен быть, причем на вполне определенных позициях. Он должен действовать и бороться.

ШЕКСПИР. Я над этим подумаю.

I ИНСТАНЦИЯ. Листаем дальше. Что это за фамилии: Розенкранц, Гильденштерн?

ШЕКСПИР. Это отрицательные персонажи.

I ИНСТАНЦИЯ. Отрицательные? Тогда другое дело. А тут что за строки? А ну-ка, прочитайте сами.

ШЕКСПИР.

«Тупой разгул на запад и восток

Позорит нас среди других народов.

Нас называют пьяницами, клички

Дают нам свинские»...

I ИНСТАНЦИЯ. Быть может, вы скажете, что это тоже про Данию?

ШЕКСПИР. (После долгого молчания.) Значит, вы запрещаете пьесу?

I ИНСТАНЦИЯ. Пока нет. Но я ожидаю, что она будет полностью переработана. Ваша вещь не лишена некоторых достоинств, но она должна быть выдержана в другом духе. Вы меня понимаете?

ШЕКСПИР. Да. Большое спасибо за полезные замечания. До свидания.

4. Еще 2 года спустя. Кабинет II инстанции.

II ИНСТАНЦИЯ. Ваша пьеса мне решительно не понравилась.

ШЕКСПИР. Чем именно?

II ИНСТАНЦИЯ. Все у вас слишком мрачно. Король – убийца, королева – изменница и истеричка, Офелия – сумасшедшая, Полоний – дурак и подхалим, Лаэрт – крикун. Положительный герой один на всю пьесу. Такая расстановка сил не характерна для нашего общества. И завершается все горой трупов.

ШЕКСПИР. Это ведь трагедия. Такова особенность жанра.

II ИНСТАНЦИЯ. Не знаю, не знаю. В наше время трагедии нетипичны. Но если уж вы непременно хотите писать трагедию, она должна быть оптимистической.

ШЕКСПИР. А разве не все жанры имеют право на жизнь?

II ИНСТАНЦИЯ. Только в том случае, если эти жанры жизненны. Но у вас нет ни малейшей заботы о реализме, о правдоподобии. Где это видано, чтобы в одном доме чуть ли не в один день были заколоты герой, его дядя, его приятель, отец этого приятеля, и вдобавок еще отравлялась мать и тонула возлюбленная? Лично у вас есть хоть одна такая семья? Нет? У меня тоже. Искусство должно быть обобщающим, должно рассказывать только о типичном, оно должно утверждать жизнь, воспитывать высокие идеалы. Ничего этого я не вижу в вашей пьесе. Она не взволнует нашего зрителя. Нам нужны пьесы о революциях, а не о дворцовых переворотах. Ваш Гамлет – герой-одиночка, его не поддерживает народ. Почему вы вам не дать образы простых тружеников, чьими руками созданы богатства датских королей?

ШЕКСПИР. А у меня есть такие образы. Землекопы, могильщики...

II ИНСТАНЦИЯ. Гм, действительно... Я как-то не обратил внимания. Но как следует понимать выбор столь странной профессии?

ШЕКСПИР. Символически. Именно эти простые люди являются могильщиками своих угнетателей.

II ИНСТАНЦИЯ. Тогда я готов пересмотреть свое мнение. Разумеется, только после того, как основательно переработаете пьесу. Больше света, больше оптимизма. Все действующие лица, кроме Розенкранца и Гильденштерна, должны быть положительными.

ШЕКСПИР. Ясно. Я постараюсь.

II ИНСТАНЦИЯ. Желаю успеха.

5. Еще три года спустя. Кабинет Ш инстанции.

Ш ИНСТАНЦИЯ. Вы по какому вопросу?

ШЕКСПИР. Меня зовут Шекспир.

Ш ИНСТАНЦИЯ. Ах да... Вероятно, по поводу вашей пьесы?

ШЕКСПИР. Совершенно верно. В последнем, одиннадцатом варианте учтены все замечания и пожелания, и я надеюсь, что...

Ш ИНСТАНЦИЯ. Я знаю, что вы проделали большую работу, но, боюсь, она была совершенно напрасной.

ШЕКСПИР. Если вам не нравится какой-либо отрывок, я готов его изъять или переписать.

Ш ИНСТАНЦИЯ. Это не поможет. Ни к чему улучшать детали того, что порочно в целом. Я не буду копаться в мелочах и задам вам всего один вопрос: что, собственно, вы хотели выразить вашей пьесой? Где ее смысл, в чем идея?

ШЕКСПИР. Мне кажется, что идею подлинного произведения искусства нельзя выразить двумя фразами. Оно потому и является произведением искусства, что передает нечто не выразимое словами, отражает жизнь и борения человеческого духа. Изложить идею как теорему невозможно. Чтобы передать идею «Гамлета», мне пришлось бы написать книгу или пьесу точно такой же длины.

Ш ИНСТАНЦИЯ. Вот эта-то расплывчатость мысли вам и вредит. Я утверждаю обратное: без хорошей, четко выраженной идеи не может быть настоящего произведения искусства. Например, недавно мы одобрили на коллегии пьесу, в которой прекрасно выражена следующая мысль: в работе токарных цехов еще много беспорядка, но если поставить хорошего начальника, то недостатков становится меньше. Вот это как раз то, что нам нужно. Свежо, интересно, актуально. А кого взволнуют какие-то там переживания какого-то принца, да еще датского?

ШЕКСПИР. Значит, вы запрещаете пьесу?

Ш ИНСТАНЦИЯ. Мы никогда ничего не запрещаем.

ШЕКСПИР. Это хорошо. А я уже подумал...

Ш ИНСТАНЦИЯ. Я не запрещаю вашу пьесу, но не могу ее и рекомендовать. Нашего зрителя не заинтересует произведение подобного жанра.

ШЕКСПИР. Я готов поработать еще...

Ш ИНСТАНЦИЯ. Не утруждайте себя. Мое решение окончательное. До свидания.

6. Гардероб в учреждении Ш инстанции.

По лестнице в гардероб с рукописью в руках спускается расстроенный Шекспир. При его появлении вспыхивает красная лампочка.

ГАРДЕРОБЩИК. (Беря номерок у Шекспира.) Чем вы так расстроены? Отклонили пьесу?

ШЕКСПИР. Откуда вы знаете?

ГАРДЕРОБЩИК. Я здесь не первый год.

ШЕКСПИР. (Ему хочется излить кому-то свое горе.) Понимаете, столько лет труда и хлопот – и все даром. Только изуродовал пьесу. (Бросает ее в урну.) И начинать что-нибудь новое тоже не хочется. Нет смысла.

ГАРДЕРОБЩИК. Куда же вы сейчас?

ШЕКСПИР. Не знаю. Может быть, топиться. Или напиться. А может, искать работу. Не знаю. Всего хорошего.

ГАРДЕРОБЩИК. Постойте! Я могу вам помочь.

ШЕКСПИР. Вы?

ГАРДЕРОБЩИК. Я понимаю ваше удивление. Да, теперь я всего-навсего подавальщик пальто, но когда-то и я испытал радость творчества и горечь отказов.

ШЕКСПИР. Вы писатель?

ГАРДЕРОБЩИК. Нет, я инженер. Изобретатель-неудачник, доживающий свой век в гардеробе.

ШЕКСПИР. Чем же инженер может помочь драматургу?

ГАРДЕРОБЩИК. Я изобрел машину, способную переносить человека в другие века и страны.

ШЕКСПИР. Но причем тут моя пьеса?

ГАРДЕРОБЩИК. Здесь вас никогда не поставят. Хотите, я отправлю вас в другую эпоху?

ШЕКСПИР. Вы серьезно?

ГАРДЕРОБЩИК. Зачем мне вас обманывать?

ШЕКСПИР. Вы уверены, что ваша машина работает?

ГАРДЕРОБЩИК. Через нее ушли в разные века многие авторы. Все они пользуются теперь мировой славой.

ШЕКСПИР. Вы не сумасшедший?

ГАРДЕРОБЩИК. Те же слова сказал мне Гоголь, когда ему запретили здесь «Ревизора». Я отправил его в девятнадцатый век, и русский царь аплодировал пьесе.

ШЕКСПИР. Значит, Гоголь тоже...

ГАРДЕРОБЩИК. И не он один. Когда отчаявшийся Мольер не смог пробить здесь «Тартюфа», он попросил меня переселить его в семнадцатый век. Французский король не стал возражать против постановки.

ШЕКСПИР. Я вам не верю. Хотя... Гоголь и Мольер всегда казались мне нашими современниками...

ГАРДЕРОБЩИК. Вот, посмотрите. (Достает рукопись и показывает ее Шекспиру.)

ШЕКСПИР. Что это?

ГАРДЕРОБЩИК. Авторский экземпляр рукописи «Разбойников» Шиллера с дарственной надписью. Всякий, кто проходит через мою машину, должен оставить мне автограф. Таково мое единственное условие. Теперь вы поверили?

ШЕКСПИР. Да.

ГАРДЕРОБЩИК. Согласны?

ШЕКСПИР. (Колеблясь.) Покинуть свой век, расстаться со всем, к чему ты привык и что тебе дорого...

ГАРДЕРОБЩИК. Зато вас ждут долгие годы свободного творчества. Решайтесь. Вы должны думать не только о себе: у всякого гения есть долг и перед человечеством.

ШЕКСПИР. Почему вы решили, что я гений? Я давно уже потерял веру в свои способности.

ГАРДЕРОБЩИК. Мною сконструирован особый прибор – талантометр. Как только здесь появляется человек с талантом выше среднего, что бывает очень редко, зажигается эта красная лампочка. Когда вы вошли, она загорелась, и необычайно ярко. Итак?

ШЕКСПИР. Я могу взять с собой жену?

ГАРДЕРОБЩИК. Нет. Но о ней не беспокойтесь. Как только вы дематериализуетесь, воспоминание о вас мгновенно сотрется из ее памяти, и она станет женою другого человека.

ШЕКСПИР. В этом я не сомневаюсь.

ГАРДЕРОБЩИК. Позвольте на память экземплярчик пьесы, пожалуйста. Только первоначальный вариант, без поправок.

Шекспир достает из урны рукопись, подписывает ее и вручает гардеробщику.

Благодарю. Теперь встаньте сюда. Машина работает очень просто. Вы должны надеть это пальто, а я в сторонке поверну рубильник. И все. Какую вы предпочитаете эпоху? Древний Рим? Средние века?

ШЕКСПИР. Нет, так далеко мне страшно. Лучше куда-нибудь поближе. Например, в двадцатый век.

ГАРДЕРОБЩИК. Воля ваша, но должен предупредить, что я отправил туда несколько очень талантливых драматургов, и все они канули в Лету. Из двадцатого века до нас не дошло почти ничего стоящего.

ШЕКСПИР. Тогда передвигайте меня куда хотите.

ГАРДЕРОБЩИК. Я рекомендую начало XVII века.

ШЕКСПИР. Мне все равно.

ГАРДЕРОБЩИК. Позвольте, я накину на вас дематериализующее пальто. (Отходит к рубильнику.) Прощайте. Желаю успеха.

Гардеробщик включает рубильник. Шекспир исчезает, пустое пальто падает на пол. Гардеробщик вешает его на прежнее место, достает справочник и листает его.

Проверим... Ша... Ше... Шек... Ага, вот. Шекспир. «Величайший драматург всех времен и народов»... Значит, там он все-таки реализовал себя... «О его раннем периоде жизни почти ничего неизвестно». Кому неизвестно, а кому и известно... «Один из крупнейших режиссеров мира сказал, что если бы все пьесы на свете вдруг исчезли и остался бы один только «Гамлет», то и этого было бы достаточно, чтобы искусство театра продолжало жить и развиваться». (Закрывает книгу.) Вот так вот.

Конец